Es war, als hätten sich die Chronisten des weißen Sports gemeinschaftlich verschworen. Seit Monaten bemängelten sie die Austauschbarkeit der Gesichter, das Einerlei des aufgeblähten Terminkalenders, die Reizarmut der Kraftspielerei und den Verschleiß der Kinderstars. Besorgt fragte das US-Blatt Sports Illustrated: "Stirbt Tennis?"
Nicht in Wimbledon. Wie eine Frischzellenkur verhalfen die zwei Wochen im All England Lawn Tennis & Croquet Club der müden Tennisszene wieder zu Vitalität und Schlagzeilen. Auf dem acht Millimeter kurz geschorenen, von werbefreien Banden umrahmten Grün wird eine Tenniswelt präsentiert, in der die Zeit stehengeblieben scheint.
Die ehrwürdige Traditionsveranstaltung im Londoner Südwesten bietet eine perfekte Unterhaltungsshow: Hier wird nicht einfach aufgeschlagen, hier wird Tennis inszeniert. Die Zuschauer, weiß Wimbledon-Held Boris Becker, "wollen nicht nur eine gute Vorhand, sondern eine Aufführung sehen".
Während die zahllosen Turniere von Tokio bis Indian Wells dröge Beliebigkeit ausstrahlen, wirkt der artige Knicks einer Martina Navratilova vor der königlichen Loge wie ein einzigartiges, unverwechselbares Ritual. Und wenn die Organisatoren an jedem Morgen in fast religiöser Feierlichkeit die Namen der Prominenten in der "Royal Box" verkünden, ist dieses Schauspiel nicht nur ein höflicher Tribut an die Herzogin von Kent oder den Grafen von Harewood, sondern auch ein geschicktes Marketinginstrument.
Nirgendwo ist ein sportlicher Langweiler so leicht in einen Knüller zu wenden wie in Wimbledon. So nahmen die Engländer das sensationelle Ausscheiden von Steffi Graf nur beiläufig hin. In deren Bezwingerin, Lori McNeil, 30, fanden sie rasch den Stoff für rührselige Heldengeschichten: Der Vater der dunkelhäutigen Amerikanerin, ein ehemaliger Footballprofi, hatte sich umgebracht. Als sich Lori McNeil nun bis ins Halbfinale vorkämpfte, feierten die Zeitungen sie als "Vorzeigemodell" (Daily Telegraph) einer frustrierten Generation, die Sport zur Flucht aus dem Ghetto nutzt.
Auch Michael Stichs Debakel in der ersten Runde war schon am selben Tag vergessen. London sprach nur noch über den Körper von Andre Agassi. Der langmähnige Amerikaner hatte nach dem Spiel das verschwitzte Sporthemd ausgezogen und ins Publikum geworfen. Teenager kreischten, Fotografen jagten meterweise Zelluloid durch, als Agassi seine teilrasierte Brust entblößte.
Agassis Haare, McNeils Leidensweg, Beckers Baby oder Navratilovas Freundinnen: England malt ein eigenes Bild vom Tennisspektakel. Geschichten und Gestalten, Skandale und Skurrilitäten werden zu einem Gesamtkunstwerk gemixt, bei dem das Serve and Volley nur noch am Rande interessiert. | Обозреватели большого тенниса как будто сговорились. Месяцами сетовали они на отсутствие ярких игроков, однообразие раздутых календарных планов, утомительные силовые игры и нехватку молодых талантов. Американский «Спортс Иллюстрейтед» озабоченно задавался вопросом: «Неужели теннис умирает?»
Только не Уимблдон. Две недели турнира во Всеанглийском клубе крокета и лаун-тенниса, словно радикальный курс омоложения, возвратили ослабшему теннисному сообществу жизненную силу и популярность. На кортах, устланных восьмимиллиметровой высоты травой и обнесенных не тронутыми рекламой бортиками, вам предлагается мир тенниса, в котором кажется, что время остановилось.
Почтенное традиционное мероприятие на юго-западе Лондона предлагает абсолютное развлекательное шоу: здесь не просто перебрасывается через сетку мяч, здесь разыгрывается настоящий теннисный спектакль. Зрители, по словам одного из чемпионов Уимблдона Бориса Беккера, «приходят не просто посмотреть на хорошую игру, они приходят на представление».
Во времена унылой всеядности, которой грешат бесчисленные турниры от Токио до Индиан Уэллс, почтительный книксен одной Мартины Навратиловой перед королевской ложей смотрится как единственный в своем роде, ни с чем не сравнимый ритуал. И когда организаторы каждое утро с почти религиозной торжественностью оглашают имена знаменитостей, расположившихся в Королевской Ложе, весь этот спектакль служит, конечно, не только для того, чтобы воздать дань уважения герцогине Кентской или графу Харевуду, но является также искусным инструментом маркетинга.
Только на Уимблдоне самое заурядное спортивное событие может с легкостью превращаться в сенсацию. Англичане, например, очень сдержанно отреагировали на неожиданный уход из тенниса Штеффи Граф. Но в ее сопернице 30-летней Лори Мэкнейл быстро увидели материал для душещипательных историй: отец темнокожей американки, бывший профессиональный футболист, покончил с собой. И пока Лори Мэкнейл прокладывала себе дорогу в полуфинал, газеты уже преподносили ее как «яркую представительницу» (Дейли Телеграф) разочарованного поколения, которое с помощью спорта пытается вырваться из гетто.
И разгромное поражение в первом круге Михаэля Штиха было забыто в тот же день. Лондон говорил только о том, как была побрита грудь у Андре Агасси. После окончания игры длинноволосый американец снял потную рубашку и забросил ее в публику. Когда Агасси обнажил местами выбритую грудь, подростки зашлись в визге, а фотографы отсняли по нескольку метров целлулоида.
Будь то волосы Агасси, тернистый путь Мэкнейл, ребенок Беккера или подруги Навратиловой – Англия рисует свою собственную картину теннисной драмы. Истории и персонажи, скандалы и курьезы сливаются в один шедевр коллективного творчества, главную роль в котором уже не играют подачи и удары слета.
|